В 1990-е годы ситуацию в российских регионах нельзя было рассматривать в вакууме, вне зависимости от влияния внешних акторов. Их воздействие все чаще связывалось не только с федеральными органами власти, но и с общероссийскими финансово-промышленными группами (ФПГ) и финансово-промышленными конгломератами (ФПК). На основе комплекса критериев (тип регионального режима, стратегические и целевые установки ФПГ и ФПК) можно выделить несколько региональных сценариев, проявляющихся в 1990-е годы: «смена власти», «участие во власти», «передел собственности», «раздел рынков или альянс», «региональные политическая и экономическая элиты против ФПК», «региональная политическая элита и ФПК против региональной экономической элиты», «региональная экономическая элита и ФПК против региональной политической элиты», «приватизация региона», «сосуществование и раздел сфер влияния», «провоцирование на экспансию».
Это многообразие сценариев наглядно демонстрирует активность экономических акторов в реализации своих региональных интересов. 2000-е годы внесли ряд изменений в существующее на тот момент положение вещей.
Михаил Зыгарь Интервью | Политика, Бизнес и тоска по СССР | В чем измеряется Успех? Игорь Рыбаков
Главной тенденцией этого процесса стало восстановление роли государства в коммуникациях с бизнес-сообществом при общем стремлении власти равноудалиться от всех группировок бизнеса и максимально деполитизировать эту систему взаимоотношений. Новая модель взаимоотношений с бизнес-сообществом основана на доминировании исполнительной власти, формально стоящей вне экономики. Сущностной характеристикой этой модели является вмешательство органов власти во все хозяйственные процессы, вплоть до обменно-оценочных. При этом у обособленной властной организации формируется свой собственный интерес, который не всегда совпадает с интересом общественным, а часто и противоречит ему. Особую роль в рамках новой коммуникативной модели получает административный ресурс, который отражает власть количественно, становится экономическим благом.
Во второй главе «Бизнес-элиты в условиях изменения политико-институционального дизайна в российских регионах» анализируются ролевые и функциональные характеристики региональной бизнес-элиты в условиях трансформации политической системы России в постсоветский период.
В первом параграфе второй главы «Влияние реформы федеративных отношений на политико-функциональные характеристики региональных бизнес-элит» рассматривается динамика политико-функциональных характеристик региональных бизнес-элит в условиях реформирования системы федеративных отношений в современной России.
Реформа федеративных отношений, которая представляет собой одно из важнейших направлений политической трансформации в России в 2000-е годы, способствовала определенным изменениям содержательно-деятельностной сферы российской бизнес-элиты. Ориентация современной российской власти на выстраивание более централизованной вертикали государственного управления существенно затронула и представителей крупного бизнеса. Новое позиционирование этой во многом независимой и идеологически своеобразной группы является отражением ряда как внешних, так и внутренних факторов.
ГОСЗАКАЗ 2023: Бизнес в условиях санкций: перспективы и новые возможности. Победкин Павел
Существование в изменившейся «элитной» среде обязывает представителей крупного бизнеса искать подходящие формы взаимодействия, ориентироваться на внутригрупповую консолидацию бизнес-сообщества, находить новые эффективные формы взаимодействия с властью и этатистски ориентированными общественными массами. Декларируемая «равноудаленность» центральных органов власти от крупного бизнеса во многом способствовала ускорению процессов формирования внутренних мотивов новой русской буржуазии, связанных с ее укоренением в обществе и систематизацией смысло-жизненных ценностей.
Основные политико-функциональные характеристики региональной бизнес-элиты в контексте реформы федеративных отношений можно представить через анализ ряда показателей (объем контролируемых ресурсов, уровень политической влиятельности, степень самоорганизованности), который позволяет выделить несколько значимых тенденций.
Во-первых, реформирование федеративных отношений способствовало общему снижению экономического могущества региональных бизнес-групп на фоне его возрастания у московских. Это укладывается в общую логику политических трансформаций последнего времени, когда ведущими субъектами политического процесса в регионах становятся федеральные структуры власти. Региональное политическое пространство и в плане открытости влиянию бизнес-элиты соответствует господствующим трендам. Московские бизнес-элиты получают возможность играть в региональной политике не менее, а часто и более заметную роль, чем их местные коллеги.
Во-вторых, реформирование федеративных отношений актуализировала ряд поведенческих стратегий бизнес-сообщества, которые способствуют повышению уровня влиятельности бизнес-элиты в рамках регионального политического пространства. Сущность первого типа отношений заключается в том, что бизнес-элита является инструментом в руках административной элиты, стремящуюся к укреплению своей финансово-материальной базы. Второй вариант сращивания бизнеса и власти связан с активным проникновением предпринимателей в законодательную и исполнительную власть.
В-третьих, реформа федеративных отношений существенным образом повлияла на политическое разнообразие регионов и, соответственно, на модели взаимоотношений власти и бизнес-элиты. Можно утверждать, что в настоящее время имеется тенденция к унификации отношений бизнеса и власти с незначительными региональными дивергенциями.
Существенный рост влияния федерального Центра в регионах способствовал росту влияния как федеральных управленческих структур, так и федеральных финансово-промышленных группировок на региональные бизнес-элиты. Как отмечают А. Понеделков и А. Старостин, за прошедшее десятилетие региональные элиты значительно обновились и в структурном, и в деятельностно-стилевом, и в ценностном измерениях. Они в существенной мере менее гетерогенны по своим политико-идеологическим ориентациям, более четко идентифицируют свои интересы в системе государственных целей и приоритетов, более адекватны в профессиональном отношении, хорошо ориентируются в современных экономических и правовых реалиях; более подготовлены к современному публичному политическому дискурсу. По мнению исследователей, в ближайшей перспективе предполагается рекрутирование в высшие эшелоны региональной власти представителей бизнеса.
Во втором параграфе второй главы «Роль бизнес-элит в формировании губернаторского корпуса постсоветской России» анализируются функциональные характеристики бизнес-элит в процессе формирования губернаторского корпуса.
Во взаимоотношениях губернаторского корпуса и бизнес-сообщества в постсоветский период отчетливо просматриваются две тенденции. Во-первых, развитие этой коммуникативной системы объективно, учитывая специфику становления российского капитализма, в котором традиционно высокую роль играет административный ресурс, необходимый для первоначального накопления капитала и его приумножения в дальнейшем. Во-вторых, отчетливо просматривается планомерность развития взаимоотношений региональной власти и бизнеса и постепенное формирование интереса бизнес-элиты и глав регионов друг к другу.
Значимым фактором, способствующим «походу» бизнеса на высшие властные позиции в регионах, стало изменение порядка формирования губернаторского корпуса. Введение выборных процедур сделало привлекательными кресла глав регионов для представителей бизнес-структур. Повсеместная выборность региональных руководителей принципиально изменила профиль российской власти, поскольку сделала губернаторов полноправными «хозяевами» своих территорий, которые были реально независимы от Центра.
Подавляющее большинство победивших на губернаторских выборах 1993–1997 годов бизнесменов являются представителями так называемой новой деловой элиты, основная деятельность которых разворачивалась в постсоветский период. Это подтверждает тезис о самостоятельном и планомерном выдвижении представителей бизнес-сообщества на высшие административно-политические должности в субъектах Федерации.
Участие бизнеса в кампаниях по выборам глав регионов в 2000–2004 годах можно свести к нескольким формам: поддержка действующих губернаторов или их противников в ходе кампании, интегрирование с помощью электоральных процедур представителей бизнес-структур (руководителей и топ-менеджеров) в состав губернаторского корпуса. В этот период бизнес начал активно реализовывать на региональном уровне, помимо экономических, еще и политические функции.
Политизация отечественного бизнеса, выражающаяся в активном участии экономических акторов в формировании высшей региональной власти, – инновационный процесс. Он достаточно хорошо коррелируется с моделями региональной политики и экономического развития территорий, которые реализовывались на практике в период президентства Б. Ельцина и В. Путина.
Первый Президент России с самого начала своей работы в этой должности выступал гарантом привилегий для региональных властных элит, фактически проповедуя децентрализованную модель федерализма. В основе региональной политики этого периода было стремление опираться на достаточно самостоятельный губернаторский корпус, который получал фактически полную свободу действий в рамках регионального политического пространства в обмен на полную политическую лояльность центральной власти. В этой ситуации главы регионов контролировали не только власть, но и собственность, поскольку весь местный бизнес в России был создан и окреп за счет многочисленных административных преференций, предоставляемых его основателям.
Избрание нового Президента РФ в 2000 году способствовало пересмотру отношений регионов и Центра в пользу последнего. Политика централизации власти требовала создания эффективных механизмов федерального влияния на региональном уровне. Наряду с укреплением позиций территориальных органов федеральных структур в регионах, пересмотром статуса и роли партийных структур в федеральной и региональной политике в роли скрепов распадающегося Российского государства выступили крупные бизнес-структуры. Показательно в этом отношении, что перераспределение властного ресурса в пользу федерального Центра и перераспределение собственности в пользу федеральной олигархии, которые произошли в регионах в конце 1990-х – начале 2000-х годов были параллельными процессами.
Большую роль в структурировании предвыборной коммуникации глав регионов и представителей бизнеса играют сложившиеся модели взаимодействия экономической и политической элиты региона, которые, как показывает практика, характеризуются весьма высокой устойчивостью. При этом моделирование можно проследить по целому ряду дифференцирующих признаков. Наиболее отчетливо проявляют себя открытые и закрытые модели взаимоотношений глав регионов и бизнес-структур.
Открытая коммуникативная модель ориентирована на налаживание отношений губернаторского корпуса с максимально широким кругом экономических акторов. Главы регионов делают ставку на накопительный эффект в результате коммуникативных стратегий, которые в перспективе могут стать и прочной основой взаимовыгодного сотрудничества бизнес-структур и губернаторского корпуса, в том числе и в электоральный период, и фундаментом политико-экономических альянсов (союзов) на уровне субъектов Федерации.
Закрытая коммуникативная модель характеризуется отчетливо проявляющимся консерватизмом при выборе губернатором своих экономических партнеров. В этом случае интересы главы региона тесно переплетаются с определенной бизнес-структурой или олигархической группой, которой предоставляются самые выгодные условия для развития на территории возглавляемого им субъекта Федерации. Возможен также вариант, когда губернатора связывают клиентельные отношения с двумя-тремя дружественными друг другу компаниями, которые также получают карт-бланш в развитии своего бизнеса на территории. Эта модель наиболее конфликтна по своему внутреннему содержанию. Выбирая закрытую коммуникацию и отстаивая интересы ограниченного числа бизнес-структур, губернатор, безусловно, стремится наиболее полно реализовать свои экономические интересы, однако проигрывает в политическом плане, создавая себе трудности на выборах и потенциальную оппозицию в ходе деятельности.
В третьем параграфе второй главы «Партийные ресурсы региональных бизнес-элит» анализируются партийные ресурсы региональных бизнес-элит в условиях трансформации политической системы современной России.
Глубинные причины взаимодействия бизнес-элиты и политических партий кроются в содержании их деятельности. Деятельность бизнес-структур связана в первую очередь с извлечением прибыли, а деятельность политической партии – с борьбой за власть. В современных условиях эти цели находятся в непосредственной близости друг от друга, поскольку именно власть является инструментом перераспределения прибыли. Корпорации и их руководство, то есть те лица, кого мы называем бизнес-элитой, предпринимают различные инициативы ради установления особых отношений с политическими партиями, в том числе и на региональном уровне, поскольку многие важнейшие для бизнеса решения принимаются на уровне законодательных органов субъектов Федерации. Можно утверждать, что интерес бизнес-элиты к политическим партиям носят не тактический, как в случае с исполнительной властью, а стратегический характер, что подтверждается вниманием бизнеса не только к партиям власти, но и к оппозиционным политическим силам.
Партийный сектор политической деятельности бизнеса имеет двойственную природу. С одной стороны, партии становятся объектами «теневого» влияния бизнес-структур, а с другой – государство пытается достаточно жестко регламентировать эти отношения.
В процессе влияния бизнеса на партийное строительство в исследовательской литературе выделяются три периода, которые с полным основанием можно экстраполировать и на региональный уровень:
1) этап создания собственных партий (с момента зарождения многопартийности до середины 1990-х годов);
2) этап финансирования крупных партий (с середины 1990-х годов до 2003 г.);
3) этап настороженного отношения ко всем партиям, кроме «партии власти» (вплоть до настоящего времени).
Анализ процесса использования региональными бизнес-элитами политических партий может базироваться на концепции партийного франчайзинга, предложенной М. Даниловым. Она заключается в следующем. В каждой крупной политической партии можно достаточно четко выделить структуры – франчайзоры (то есть центральные партийные органы) и структуры – франчайзи (региональные отделения, за которыми стоит та или иная региональная группировка бизнес-элиты). Смысл их взаимодействия таков: в обмен на преимущества уже проверенной политической концепции с относительно известной и уважаемой партийной маркой, «брендом» франчайзи (то есть часть региональной бизнес-элиты, участвующая в партии) делится с франчайзором (частью федеральной элиты) долей своей независимости и политической (в том числе электоральной) прибыли.
Региональная бизнес-элита преследует в отношении региональных отделений политических партий различные цели. Во-первых, региональные отделения партий рассматриваются как инструменты лоббирования бизнес-интересов. Во-вторых, партии являются механизмом попадания самих представителей бизнес-элиты в региональные представительные органы власти. В-третьих, региональные отделения партий могут служить «лифтом» для повышения политического и делового статуса региональной бизнес-элиты, налаживания связей с федеральными структурами.
Модель взаимоотношений регионального бизнеса и политических партий наилучшим образом может быть описана как «приватизация» региональных отделений. Сегодня сложились две базовые формы «приватизации» бизнесом региональных отделений политических партий. Обе они одинаково далеки от нормальных партнерских отношений, к которым не готовы ни представители бизнес-элиты, ни партийные деятели в силу отсутствия практики подобных взаимодействий. Первая модель достаточно хорошо отработана на федеральном уровне и концептуально может быть обозначена как «финансово-организационная поддержка в обмен на голоса». Однако она для региональных партфункционеров непривычна и таит в себе достаточно высокие политические риски, связанные с тем, что у партийцев присутствует естественное желание получить первую часть из приведенной формулы, не обеспечив вторую.
Поэтому не менее естественным выглядит желание бизнес-структур, осваивающих новую для себя отрасль приватизации, действовать старыми опробованными методами «первоначального накопления капитала», характерными для России начала 1990-х годов: путем введения «в ткань компании» собственного «менеджмента» и внедрения собственных «акционеров» с последующей «сменой собственника».
Расходы на подобную региональную «партприватизацию» во много раз меньше, чем на обеспечение победы на выборах собственных кандидатов. Нет сомнений, что бизнес и в партийной отрасли не упустит возможности получения максимальной выгоды, реализовав на уровне бизнес-идей открывающиеся партийные горизонты.
В заключении подводятся итоги работы, определяются перспективные направления исследования заявленной проблемы.
Основные положения диссертационного исследования отражены в публикациях автора.
Публикации в ведущих рецензируемых научных журналах и изданиях, рекомендованных Перечнем ВАК:
1. Фремке Д.В. Стратегия бизнес-элит в процессах партийного строительства в современной России // Вестник ПАГС. 2008. № 4 (17). С. 38–43.
Публикации в иных изданиях:
2. Фремке Д.В. Место бизнес-элит в политической системе общества // Актуальные вопросы политической науки: сб. науч. трудов. Саратов: ПАГС, 2009. Вып. 3. С. 80–86.
3. Фремке Д.В. Роль бизнеса в формировании губернаторского корпуса в современной России // Политические и экономические процессы в условиях глобализации: российский и зарубежный опыт: сб. науч. трудов. Саратов: ПАГС, 2009. Вып. 3. С. 239–250.
Издание монографического типа:
4. Фремке Д.В. Региональные бизнес-элиты в новых политических условиях / под ред. О.Н. Фомина. Саратов: ПАГС, 2009. – 82 с.
Источник: dislib.ru
Корпоративные воины
Современный мир формально поделен на входящие в ООН 193 государства, которые считаются единственными игроками на мировой арене. Между тем сегодня государства являются важными, но далеко не единственными субъектами мировой политики. «Власть» решила выяснить, кто еще и каким образом участвует в управлении миром. Проект открывается изучением роли бизнеса в глобальной политике. Транснациональные корпорации богаче иных государств, имеют собственные армии и могут не только влиять на решения правительств, но порой даже свергать их.
Алексей Долинский, Александр Габуев
Влияние транснациональных корпораций (ТНК) на глобальные процессы определяется их масштабом. Объемы продаж некоторых энергетических ТНК сопоставимы с ВВП крупных государств (см. таблицу ниже). В отличие от национальных компаний частные ТНК не привязаны к конкретной стране, даже если исторически их бизнес-операции начинались с территории одного государства. Глобальный масштаб деятельности ТНК объясняется тем, что компании ищут дешевые природные ресурсы, дешевых работников и новые рынки сбыта.
В результате проникновения ТНК в различные страны основные активы по всему земному шару концентрируются в руках нескольких крупнейших корпоративных игроков. По оценкам исследователей Швейцарского федерального технологического университета, 90% корпоративных доходов глобальной экономики через различные формы собственности принадлежит нескольким сотням корпораций, причем 60% дохода реального сектора приходится на финансовые корпорации. Среди этих компаний есть несколько региональных группировок, крупнейшую среди которых можно условно назвать западной. Она состоит из 49 финансовых компаний (Goldman Sachs, Morgan Stanley, JP Morgan Chase, Barclays, UBS, Deutsche Bank, Credit Suisse и др.), которые взаимно владеют друг другом и контролируют 40% всех остальных корпораций.
От всего многообразия других игроков бизнес принципиально отличает цель — приносить материальную выгоду владельцам. Это не только не противоречит участию в политике, но, наоборот, его стимулирует. В результате бизнес все больше распространяет свое влияние на сферы, которые раньше считались уделом политиков, военных и дипломатов.
Сейчас компании выбирают различные юрисдикции для регистрации своих подразделений, оформления трудовых отношений или выплат топ-менеджменту, руководствуясь простыми критериями — стремлением к минимизации издержек и воздействия регуляторов.
Юридически децентрализация позволяет компаниям минимизировать риски, уходя от ответственности в страны с меньшим уровнем регулирования. Правда, в некрупных странах компании иногда могут сами влиять на законотворческую деятельность. Например, в Папуа—Новой Гвинее в законодательстве даже появилось положение об уголовном преследовании за требования компенсации через зарубежные суды. Изменения в праве связывают с одним из лидеров глобального горнорудного бизнеса — австрало-британской компанией BHP Billiton, которая работает в стране.
Наиболее яркие примеры вмешательства ТНК в мировую политику относятся к периоду начала деколонизации. С уходом метрополий от управления колониями и ростом антиимпериалистических настроений в третьем мире западные компании остались один на один с десятками местных правительств, договориться с которыми не всегда было легко. В 1954 году в такой ситуации оказалась американская United Fruit Company, контролировавшая почти половину сельскохозяйственных земель Гватемалы. В результате земельной реформы, направленной на введение в оборот неиспользуемых земель, компания лишалась не только земель, но и фактической монополии на рынке. Отчаявшись решить проблему с властями Гватемалы, компания обратилась к администрации президента Дуайта Эйзенхауэра и добилась того, что ЦРУ помогло осуществить государственный переворот.
Другим классическим кейсом стало участие американской корпорации ITT в свержении режимов в Латинской Америке. В 1964 году компания, владевшая бразильским оператором телефонной связи, обратилась за помощью к ЦРУ для свержения левого президента Жоана Гуларта, грозившего национализировать ее активы. Перевороту, в результате которого к власти в Бразилии пришли военные, помогла дружба главы ITT Гарольда Генина и директора ЦРУ Джона Маккона (после отставки Маккон трудоустроился в ITT). Ситуация почти повторилась девять лет спустя в Чили. ITT владела 70% местного телефонного оператора, риск его национализации левым правительством Сальвадора Альенде вынудил компанию профинансировать группировку, приведшую в 1973 году к власти Аугусто Пиночета (об этом свидетельствуют рассекреченные в 2000 году документы ЦРУ).
Столь явные случаи сейчас остались в прошлом, хотя корпорации до сих пор периодически играют важную роль на выборах в богатых ресурсами странах (прежде всего в Африке). В целом компаниям пришлось адаптироваться к постколониальным реалиям: провоцировать вторжение из-за каждого конфликта с местным правительством стало невозможно. В докладе Конгрессу 1978 года администрация США прямо указывала, что чрезмерная защита интересов частных компаний портит отношения с зарубежными странами и противоречит интересам нации в холодной войне с СССР. Постепенно и правительства развивающихся стран научились показывать силу, заставляя компании играть по новым правилам.
В изменившихся условиях частный бизнес стал искать другие способы воздействия на политику национальных государств. Самым простым стало финансирование местных властей, или попросту коррупция. Например, французский нефтяной гигант Elf (с 2000 года компания входит в состав Total) передал лидерам Камеруна, Конго, Анголы, Габона и других стран несколько сотен миллионов долларов. В Камеруне Elf одно время контролировала 2/3 всех нефтяных концессий, и, по заявлениям руководства компании, президент страны Поль Бийя (на посту с 1982 года) никогда бы не смог получить и удержать власть без помощи французских нефтяников.
Правда, в развитом мире политика требует от компаний все большего соблюдения определенных правил игры. Вдобавок процессы региональной интеграции сделали политику многоуровневой: ключевые решения принимаются не только национальными, но и региональными институтами. Google и Facebook, например, должны выполнять решения Еврокомиссии в сфере защиты персональных данных пользователей, иначе они рискуют лишиться одного из крупнейших мировых рынков. В отсутствие «единого окна» для приема взяток на развитых рынках появился спрос на международный корпоративный лоббизм, позволяющий бизнесу влиять на принимаемые властью решения.
Некоторые из этих механизмов институционализированы. Так, первым на запрос ТНК отреагировал профессор Клаус Шваб, создавший в 1971 году Всемирный экономический форум (WEF), который проводит ежегодный форум в Давосе. За членство в организации компании платят десятки и сотни тысяч долларов — это цена, дающая право участвовать в выработке глобальной повестки и общаться с мировыми лидерами. Деловые форматы появились и в международных организациях. Например, Деловой консультативный совет работает параллельно с государственным треком в АТЭС («Власть» подробно освещала его работу в статье «Дорога к океану» в N35 от 3 сентября 2012 года), а в G20 есть формат «Бизнес-20» (B-20), объединяющий крупные компании всех членов «двадцатки».
Еще один инструмент влияния корпораций на государственную политику — переход влиятельных госслужащих в корпоративный сектор, где они могут применить свои навыки, а главное, использовать свои связи на пользу владельцам бизнеса (подобно тому, как поступил директор ЦРУ Джон Маккон в случае с ITT). Наиболее развита эта практика в США, где она получила название «вашингтонская карусель». Отставные политики либо становятся консультантами компаний (бывший госсекретарь США Колин Пауэлл), либо создают свои влиятельные консалтинговые структуры (бывший госсекретарь Генри Киссинджер).
Есть и обратные примеры, когда вернувшийся на госслужбу из бизнеса чиновник начинает лоббировать интересы своего прежнего работодателя. Например, после того, как Дик Чейни, занимавший пост гендиректора и председателя совета директоров нефтесервисной компании Halliburton, в 2000 году стал вице-президентом США, Halliburton получила многие выгодные подряды в Ираке, причем некоторые — без тендеров. Критики обвиняют Чейни в том, что он убедил президента Джорджа Буша начать войну против Ирака исключительно в интересах крупных нефтяных компаний.
Международные компании не только оказывают влияние на решения правительств, но своими действиями часто формируют геополитическую реальность. По словам завкафедрой мировых политических процессов МГИМО Марины Лебедевой, первым официальным свидетельством роли ТНК как участников мировой политики стал Глобальный договор ООН (UN Global Compact), запущенный генсеком ООН Кофи Аннаном в 2000 году. Этот документ призывает корпорации соблюдать определенные нормы поведения на международной арене (своеобразный устав ООН для корпораций). «Хотя измерить влияние компаний в цифрах очень сложно, есть примеры, спорить с которыми трудно. Например, БРИКС — это организация, которая была создана государствами под влиянием идеи компании Goldman Sachs»,— отмечает Лебедева (о том, как экономист Goldman Sachs Джим О’Нил придумал БРИКС, «Власть» рассказывала в статье «Фонд преткновения» в N12 от 1 апреля).
Учитывая масштаб деятельности ТНК, их экономическая активность создает реальность, с которой приходится иметь дело политикам. Самый яркий пример — мировой финансовый кризис, к которому во многом привели действия финансовых ТНК. И хотя в 2008-2009 годах правительства выступили в роли спасателей компаний, национализировав многие из них (например, инвестбанк Merrill Lynch в США), все равно в руках финансистов остаются мощнейшие рычаги влияния на мировую экономику. Главные из них — цены на нефть, формируемые трейдерами на биржах, и процентные ставки (недавнее расследование махинаций при формировании лондонской ставки LIBOR — тому пример).
Глобальный продовольственный кризис 2008 года привлек внимание еще к одной форме участия транснациональных компаний в политике — они становятся крупнейшими землевладельцами. По оценкам ООН, рост населения и изменение структуры потребления увеличат спрос на продовольствие до 2050 года на 70-100%, делая сельское хозяйство одним из самых растущих секторов экономики. По оценкам Всемирного банка, к 2008-2009 годам в наименее развитых странах было арендовано или куплено (в основном китайскими, индийскими и арабскими компаниями) около 570 тыс. кв. км сельскохозяйственных площадей (больше территории Испании).
Скупка аграрных земель в странах с недоедающим населением не может проходить без политики. В 2008 году корейская корпорация Daewoo заключила с правительством Мадагаскара сделку по аренде половины всех сельскохозяйственных земель страны на 99 лет. Соглашение стало одной из причин переворота в Мадагаскаре, и первое, что сделало новое правительство,— это отменило сделку. Еще более яркий пример — события «арабской весны» 2011 года, за которыми среди прочих факторов стоит рост цен на продовольствие (особенно в Египте), отчасти вызванный действиями глобальных сырьевых трейдеров вроде Louis Dreyfus и Glencore.
Транснациональные корпорации не только влияют на мировые события, но и берут на себя функции, которые раньше имело только национальное государство. Вслед за немецким социологом Максом Вебером многие ученые считают главным признаком государства монополию на осуществление легитимного насилия. Однако эта монополия все больше подрывается появлением частных военных компаний (ЧВК). ЧВК берут на себя функции по охране имущества и сотрудников корпораций, выполнению логистических и разведывательных задач. Основанные преимущественно ветеранами вооруженных сил и разведывательного сообщества компании делят мировой рынок, который Глобальный политический форум оценивает примерно в $100 млрд в год.
Хотя международное и национальное право запрещает ЧВК участвовать в боевых действиях, периодически им приходится применять оружие. Так, например, американская компания Blackwater получила всемирную известность в октябре 2007 года, когда ее сотрудники убили и ранили 37 мирных жителей в Багдаде, расчищая путь для кортежа. По итогам расследования стало известно, что в период с 2005 по 2007 год сотрудники компании около 200 раз применяли оружие в Ираке, причем в 75% случаев они начинали стрелять первыми. По данным исследовательской службы Конгресса США, в марте 2011 года только непосредственно Пентагон нанял более 28 тыс. сотрудников ЧВК в Ираке и Афганистане.
По своим возможностям крупнейшие ЧВК приближаются к армиям суверенных государств. Британская компания G4S, присутствующая более чем в 120 странах под разными брендами, по численности персонала сопоставима с армией Пакистана.
Работающая в 50 странах шведская Securitas AB (оказывает широкий спектр услуг — от консалтинга и расследований до комплексных решений с патрулированием объектов и защитой руководства) имеет больше сотрудников, чем бундесвер (см. таблицу ниже). Частная компания Typhon объявила о создании собственной эскадры, чтобы защищать торговые суда от сомалийских пиратов. Blackwater (дважды сменившая название после багдадской трагедии) имеет на вооружении бронетранспортеры собственной разработки «Гризли». В докладе рабочей группы ООН по противодействию использованию наемников за 2012 год прямо говорится, что ЧВК берут на себя функции, которые выполняли государственные вооруженные силы.
Международные частные компании также предоставляют услуги в сферах, которые еще недавно были исключительно вотчиной национальных спецслужб. Опросив почти 1,5 тыс. компаний со всего мира, ученые Гарвардского университета утверждают, что в 42% компаний с более чем 10 тыс. сотрудников есть руководитель высшего звена, чья роль — оценка рисков.
Анализ политических рисков и возможностей их минимизации предлагают многочисленные консультанты в сфере международных отношений. Флагманом отрасли стала появившаяся в 1998 году Eurasia Group с офисами в Нью-Йорке, Вашингтоне и Лондоне. Другой известный консультант — основанная политологом Джорджем Фридманом в 1996 году компания Stratfor. Обе продавали услуги другим частным компаниям, но, как свидетельствует взломанная в 2012 году почта Stratfor, за оценками рисков к ней стали обращаться и правительства.
Сдают позиции и дипломаты: лоббизм в исполнении частных компаний оказался настолько эффективен, что за него стали платить государства (прежде всего речь идет о рынках США и ЕС), а договоры государств с пиар-агентствами успели стать обыденностью. Вашингтонское агентство Qorvis, например, работало в США в интересах Саудовской Аравии, агентство Ketchum уже несколько лет выполняет заказ России («Власть» описывала этот контракт в статье «Пиарова победа» в N14 от 9 апреля 2012 года). Явление нового порядка — организация частных дипломатических представительств, когда обычные по разным причинам невозможны или неэффективны. Компания Capitol Links, например, является официальным представителем интересов Республики Сербской — автономии боснийских сербов на территории Боснии и Герцеговины.
Влияние международных частных компаний велико и в тех сферах принятия решений, где главную роль долгое время играли национальные ведомства экономического блока. Например, по вопросам энергетики многие правительства обращаются за консультацией к появившейся в 1983 году компании Cambridge Energy Research Associates (CERA) Дэниела Ергина. В 2004 году CERA вошла в информационно-аналитический холдинг IHS, объем продаж которого во всех секторах (включая военный консалтинг) составляет почти $1,5 млрд в год. Привлечение же специалистов из таких глобальных лидеров стратегического консалтинга, как McKinsey и Boston Consulting Group, к написанию стратегий и планов реформ стало обыденностью даже в России (при этом в отличие от НКО никто не считает эти компании иностранными агентами).
Еще одним фактором, усилившим влияние частных компаний в мировой политике, стало стремительное распространение информационных технологий. Там, где спецслужбы тратили десятилетия, чтобы собрать о человеке полную информацию, частные компании справились за двадцать с небольшим лет, создав новые сервисы — от электронной почты до соцсетей. Доступ одновременно к содержанию почты, информации о посещенных интернет-страницах и физических перемещениях человека — самый тотальный контроль людей в истории. Власти большинства стран рассудили одинаково, позволив компаниям иметь всю информацию, но гарантировав себе доступ к ней в нужный момент. Правда, тут правительства оказались неравны, ведь большинство мировых IT-компаний происходят из США и размещают свои серверы в Калифорнии (в чем убедились сотрудники Следственного комитета РФ, пытавшиеся получить доступ к оригиналам видеофиксаций нарушений на выборах 2011 года).
Разные страны решают эту проблему по-разному в зависимости от ресурсов и степени авторитарности режима. Китайские власти создали особый фильтр для нежелательной информации, а также заставляют глобальные компании соглашаться действовать в китайском сегменте сети на основе законов КНР (это стало одной из причин конфликта с Google). Другие ограничиваются подозрениями компаний вроде Facebook и Twitter в проведении национальных интересов США во время «арабской весны».
Влияние ТНК на международную политику и экономику уже настолько велико, что привычные национальные государства становятся все менее эффективным инструментом для решения возникающих угроз интересам бизнеса. Характерный пример — кибербезопасность.
Высокая информированность сделала компании уязвимыми перед кибертерроризмом и кибервойнами. Хотя конечной целью атак кибертеррористов являются государства, их непосредственными жертвами обычно становятся частные компании: финансовый сектор, телекоммуникации, инфраструктурные и транспортные компании. Единственный ответ на киберугрозу, который может предложить государство,— угроза ответного удара, но потенциальных жертв это не устраивает. Проекты глобального международного соглашения по кибербезопасности, которые правительства обсуждают последние несколько лет, проваливаются из-за противоречивых подходов.
В результате компании начали работать над таким документом сами. «Все больше и больше компаний воспринимают киберугрозы не просто как IT-проблему, а как риск для всего бизнеса, ставящий под угрозу репутацию и ключевые активы,— отмечает старший директор WEF по IT и телекоммуникациям Алан Маркус.— Пока международные механизмы борьбы с киберугрозами разрабатываются, компании уже обмениваются лучшими практиками и разрабатывают совместные инициативы». К начатой WEF инициативе по кибербезопасности присоединилось свыше 90 компаний. Если этот процесс получит продолжение, велика вероятность прецедента — международного соглашения, заключенного только бизнесом без участия государств.
- Журнал «Коммерсантъ Власть» №18 от 13.05.2013, стр. 9
- Александр Габуев подписаться отписаться
Источник: www.kommersant.ru
Роль бизнеса в трансформации политической организации мира
2. Выготский Л.С. (1982). Мышление и речь. Собрание сочинений. Т. 2. М.: Педагогика. 504.
3. Зиновьева Е.С. (2009). Российские интересы в сфере управления интернетом. Международные процессы, 7 (19). 101-108.
4. Каспэ С.И. (2008). Центры и иерархии: пространственные метафоры власти и западная политическая форма. М.: Московская школа политических исследований. 320.
5. Кузнецов А.В. (2014). Транснациональные корпорации в мире. Мировое и национальное хозяйство, 2 (29). URL: http://www.mirec.ru/2014-02/transnacionalnye-korporacii-v-mire (Дата обращения: 15.12.2017)
6. Лебедева М.М., Харкевич М.В., Касаткин П.И. (2013). Глобальное управление. М.: МГИМО. 220.
7. Лебедева М.М. (2009). Мировая политика: тенденции развития. Полис. Политические исследования, (4). 72-83.
8. Лебедева М.М. (2010). Технология ведения переговоров. М.: Аспект Пресс. 192. Лебедева М.М. (2012) Современные тренды мирового развития: новое качество мира. Лебедева М.М. (ред.). Метаморфозы мировой политики. М.: МГИМО.
9-32.
9. Лебедева М.М. (2016). Система политической организации мира: «Идеальный шторм». Вестник МГИМО-Университета, (2). 125-133.
10. Мелкумян К.С. (2014). ФАТФ в противодействии финансированию терроризма: специфика подхода. Вестник МГИМО-Университета, 1 (34). 88-96.
11. Небольсина М.А., Никитин А.И. (2016). Перспективы международного регулирования деятельности частных военных компаний. Вестник МГИМО-Университета, (2). 145-160.
12. Решетников Г.О., Хохлова Е.С. (2012). Малый и средний бизнес: влияние на тренды мирового политического развития. Лебедева М.М. (ред.). Метаморфозы мировой политики. М.: МГИМО.
258–289.
13. Руденкова Д. Э. (2015). Лоббизм в институтах Европейского союза. Международные процессы, 13 (1). 68-80. DOI 10.17994/IT.2015.13.40.5
14. Фуко М. (2003). Правительственность (идея государственного интереса и ее генезис). Философско-литературный журнал Логос, (4-5). 4-22.
15. Шумпетер Й. (2007). Теория экономического развития. Капитализм, социализм и демократия. М.: Эксмо. 864.
17. Buzan B., Lawson G. (2015). The global transformation: history, modernity and the making of international relations. Cambridge: Cambridge University Press. 421.
18. Coase R. (1937). The nature of the firm. Economica, (4). 386-405.
19. Coen D. [et al]. (2010). Political Science: Perspectives on Business and Government. Coen D., Grant W., Wilson G. (eds.). The Oxford handbook of Business and Government. Oxford: Oxford University Press.
9-34.
20. Fujita M. (1998). The Transnational Activities of Small and Medium-Sized Enterprises. Dordrecht: Kluver. 257.
21. Fukuyama F. (2011). The origins of political order: From prehuman times to the French Revolution. New York: Farrar, Straus and Giroux. 608.
22. Harmes A. (2006). Neoliberalism and multilevel governance. Review of International Political Economy, 13 (5). 725-749.
23. Hirschman A.O. (1977). The Passions and the Interests: Political Arguments for Capitalism before Its Triumph. Princeton: Princeton University Press. 192.
24. Huntington S.P. (1991). Democracy’s Third Wave. The Journal of Democracy, (2). 12–34.
25. Lowery, D. (2007). Why do organised interests lobby? A multi-goal, multi-level theory of lobbying. Polity, (39). 29–54.
26. Powell W. (1990). Neither Market nor Hierarchy: Network forms of Organization. Research in Organizational Behavior, (12). 295-336.
27. Schumpeter J. (1975). Capitalism, Socialism and Democracy. New York: Harper. 464.
28. Sheingate A. D. (2003). Political entrepreneurship, institutional change, and American political development. Studies in American Political Development, 17 (2). 185-203.
29. Slaughter A.-M. (2009). A new world order. Princeton: Princeton University Press. 368.
30. Strange S. (1999). The West failure system. Review of International Studies, 25 (3). 345-354.
31. Teschke B. (2003). The myth of 1648: class, geopolitics, and the making of modern international relations. London: Verso. 322.
32. Waltz K. (1979). Theory of International Politics. Reading, Mass: Addison-Wesley Pub. C. 256.
33. Wendt A. (1999). Social theory of international Politics. Cambridge: Cambridge University Press. 452.
34. Wilks St. (2013). The Political Power of the Business Corporation. Cheltenham: Edward Elgar. 315.
35. Williamson O.E. (1975). Markets and Hierarchies: Analysis and Antitrust implications. New York: Free Press. 286.
36. Williamson O.E. (1985). The economic institutions of capitalism. New York: Free Press. 468.
37. Zingales L. (2017). Towards a Political Theory of the Firm. Journal of Economic Perspectives, 31 (3): 113-130. DOI: 10.1257/jep.31.3.113
Источник: www.ogt-journal.com
